Опубликовано в "Латинской Америке", 1999, №7-8. При перепечатке ссылка на журнал обязательна

В.Л.Хейфец, Л.С.Хейфец

10 января 1999 г. коммунисты Кубы и латиноамериканское левое революционное движение отметили печальную годовщину – 70-летие гибели Хулио Антонио Мельи. Можно ли представить историю коммунистического движения Кубы, да и всей Латинской Америки, без этого имени? Мелья, вне всякого сомнения, для истории коммунистического движения фигура знаковая. Он при жизни воспринимался как харизматическая личность и уже десятилетия остается в сознании и сторонников и противников коммунистического движения одним из его символов.

С его деятельностью (а после его смерти с его именем) долгие годы была связана идеологическая и организационная работа компартий Кубы и Мексики. Он был символом бескомпромиссной борьбы с мачадовской диктатурой и именно поэтому буквально через несколько дней после свержения Мачадо кубинские и мексиканские коммунисты организовали перезахоронение останков Мельи на Кубе, продемонстрировав таким образом победу Мельи и кубинских революционеров (в первую очередь коммунистов) в этой борьбе.

Уже при проведении идеологической кампании в начале тридцатых годов (т.н. Дня Л.Л.Л. /Ленин, Либкнехт, Люксембург/) компартия Мексики рассматривала наряду с их наследием и деятельность Хулио Антонио Мельи.(1)

Его именем назывались печатные издания мексиканской секции МОПРа и кубинского комсомола, политические клубы кубинских эмигрантов. И сегодня барельеф Мельи присутствует на значке Союза молодых коммунистов Кубы и освещает вместе с изображениями других культовых фигур кубинской истории (Хосе Марти, Антонио Масео, Максимо Гомеса, Че Гевары, Камило Сьенфуэгоса, Карлоса Балиньо) съезды Компартии Кубы.

Удивительная судьба выпала Х.А.Мелье и при жизни, и после смерти. Он погиб, не прожив 26 лет, сделав для революционного движения столько, сколько хватило бы многим, чтобы оставить свой след в истории, приобрел широкую известность, вызывал восхищение одних и ненависть других. И не обязательно чувство восхищения испытывали только единомышленники, и не всегда ненавидели его только классовые враги. Его значительная роль в формировании коммунистического, антиимпериалистического, профсоюзного, радикального студенческого движения Латинской Америки не остается без внимания политических деятелей, исследователей-историков, журналистов все годы, прошедшие после убийства 10 января 1929 г. Антикоммунистические авторы, отдавая должное личности Мельи, пишут о непринятии идей Мельи и его самого Коминтерном (или его крупными работниками, занимавшимися латиноамериканскими проблемами, например, аргентинцем Викторио Кодовильей и венесуэльцем Рикардо А.Мартинесом). Мелью, как и перуанца Хосе Карлоса Мариатеги, противопоставляют Коминтерну, считая их диссидентами. Троцкисты недвусмысленно дают понять, что молодой кубинский коммунистический лидер был одним из проводников идей Троцкого в латиноамериканском революционном движении.

Марксистская же историография создала хрестоматийный образ бескомпромиссного борца за чистоту коммунистических идеалов, основателя и лидера КПК, при своей жизни определявшего ее политику и идеологию, линию, которой партия неукоснительно следовала. Удивительно, что кубинские историки отмечают, но практически не отвечают на нападки на человека, который является одним из основателей «первой марксистско-ленинской партии Кубы» и официально провозглашён одним из символов нынешней Коммунистической партии Кубы, хотя для этого есть все возможности. Во главе Института истории коммунистического движения и социалистической революции Кубы долгие годы стоял Ф.Гробарт, более 60 лет входивший в партийное руководство, лично знавший Мелью и досконально знавший все перипетии истории революционного движения страны. В институте работали и другие ветераны партии. А сегодня, когда открыты архивы Коминтерна (а партийные историки Кубы могли получить доступ к некоторым фондам и раньше) эти возможности увеличились необозримо. Материалы Коминтерна, компартий Кубы и Мексики, хранящиеся в Российском центре хранения и изучения документов новейшей истории (РЦХИДНИ) и публикуемые журналом с любезного разрешения центра, позволяют более объективно и полно осветить драматический отрезок деятельности компартии Кубы и ее лидера Х.А. Мельи.

Биографий Мельи написано немало. Кажется, что жизнь его известна чуть ли не по минутам, но, тем не менее, некоторые сюжеты из жизни легендарного кубинского революционера так и не стали предметом исследования, или не получали документального подтверждения. Массу предположений и догадок вызвали обстоятельства гибели Мельи. Причастными к ней объявлялись и агенты диктатора Мачадо, и даже близкие друзья и соратники самого Мельи. Многие проблемы прояснились в публикациях последних лет, но по некоторым до сих пор отсутствует ясность.

Одним из них является поднимавшийся в литературе вопрос о том, что некоторые работники Коминтерна, несмотря на то, что знали о существовавшей угрозе физической расправы с Мельей, воспрепятствовали его назначению в 1928 г. на работу в аппарат Профинтерна в Москве или в подготовительный комитет по созданию Латиноамериканской Профсоюзной Конфедерации в Монтевидео и тем самым (хоть и косвенно, а отдельные авторы считают, что совершенно сознательно), способствовали его убийству. Один из публикуемых сегодня документов подтверждает версию о том, отъезд Мельи из Мексики не состоялся из-за позиции В. Кодовильи и Р. Мартинеса

Другим «белым пятном» в биографии Мельи является дело об его исключении из кубинской компартии и роли Коминтерна в разрешении этого конфликта.

Хорошо известно, что Мелья в 1925 г. трижды представал перед судом. Уже через несколько дней после основания КПК (16 августа 1925 г.) на неё обрушились репрессии режима Х.Мачадо. 31-го был арестован и выслан в Испанию генеральный секретарь партии испанец Хосе Мигель Перес. А в сентябре группа профсоюзных и партийных руководителей (в том числе и двадцатидвухлетний секретарь ЦИК КПК Мелья) была арестована по обвинению «в заговоре с целью мятежа» (дело 1361/1925). Вскоре «заговорщики» были освобождены под залог. Но уже в ноябре против лидеров рабочего движения (КПК и Рабочей Федерации Гаваны, в руководство последней входили коммунисты и анархисты) выдвигается новое обвинение – подготовка взрывов в сентябре у входа в театр Пайрет и перед домами известных промышленников Эметерио Соррильи и Альфредо Себейро (дело № 1439/ 1925). Состав преступления был уже иным, но список обвиняемых почти таким же (в нем кубинская Фемида даже оставила мексиканца Энрике Флореса Магона, присутствовавшего в качестве технического советника на Первом съезде коммунистических групп Кубы /Первом съезде КПК/). В промежутке между этими антикоммунистическими процессами власти предъявили Мелье еще одно обвинение. 25 сентября он был «за серьёзное нарушение дисциплины» (конфликт с профессором Мендесом Пеньяте, оскорбившим жену Хулио Антонио – Оливу Сальдивар) временно исключен из Гаванского университета. А через два месяца, 26 ноября, во время выступления Мельи на студенческом собрании ректор Херардо Фернандес Абреу предъявил студенческому лидеру обвинение в появлении на территории Гаванского университета без официального разрешения и позднее потребовал его судебного наказания . На следующий день после этого инцидента Мелья был арестован по делу 1439.(2)

Четвертый процесс долгие годы не был известен. Молодого кубинского коммунистического лидера судил не трибунал террористической диктатуры, не реакционеры из Гаванского университета, а АРЕОПАГ, СОСТОЯВШИЙ ИЗ ТОВАРИЩЕЙ ПО КОММУНИСТИЧЕСКОЙ ПАРТИИ.

Во время заключения по делу о взрывах Мелья объявил легендарную голодовку. Развернулась широкая кампания солидарности с ним и его товарищами по заключению. Важную роль в ней играли компартии Мексики и США и их печатные органы «El Machete» и «Daily Worker». На Кубе в акциях солидарности участвовали люди различных убеждений. Но диктатура была непреклонна в стремлении расправиться в зародыше с организованным революционным движением, в котором переплелись рабочий и студенческий элементы.

В кампании активно участвует и кубинская компартия. ЦИК КПК 1 декабря публикует манифест, в котором протестует против ареста Мельи и других активистов. 5 декабря Мелья объявил в тюрьме голодовку, что стало толчком к активизации борьбы за его освобождение. Был создан комитет «В защиту Мельи», в который вошли: секретарь Конфедерации студентов Кубы Леонардо Фернандес Санчес (президентом Конфедерации был Мелья), Рубен Мартинес Вильена (через два года он фактически возглавит компартию), врач Густаво Альдерегиа, адвокат Оросман Виамонтес, Хорхе А.Виво Д’ Эското (будущий генсек КПК), Аурелиано Санчес Аранго (впоследствии – министр правительства К.Прио), политэмигранты: венесуэльцы Густаво и Эдуардо Мачадо, Сальвадор де ла Пласа (затем входившие в высшее руководство компартии Венесуэлы), перуанцы Хакобо Гурвиц (игравший позднее важную роль во Всеамериканской Антиимпериалистической лиге) и Луис Ф.Бустаманте. Все они, кроме Виамонтеса, были связаны с деятельностью Народного университета «Хосе Марти», основанного Мельей для политического просвещения активистов рабочего движения, а через университет – с компартией Кубы. Но в комитете не было ни одного из тогдашних руководителей партии. И причиной этого было не только её нелегальное положение – ведь и члены комитета (особенно эмигранты) были уязвимы и могли быть подвергнуты репрессиям. Дело было в особой позиции ЦИК КПК по отношению к Мелье и объявленной им голодовке.

22 декабря в тюремном госпитале с Мельей, потерявшим за 17 дней голодовки 35 фунтов веса, случился приступ, поставивший его на грань гибели. На следующий день власти были вынуждены освободить узника. В известной книге Ю. Погосова «Мелья» приводится диалог Мельи и Р. Мартинеса Вильены на следующий день после освобождения: «Я не успокоюсь, пока не добьюсь освобождения остальных товарищей... Надо приступать к решительным действиям...

– Да, за других товарищей мы еще поборемся, – поддержал его Рубен. – Но тебе не опасно оставаться здесь? В Гаване? На Кубе?

– Рубен, – заговорил взволнованно Хулио, – я поступлю так, как скажет партия... Ты должен... Все вы должны понять – я не один, я член партии... Если ЦК сочтет возможным, я уеду». (Погосов Ю. Мелья. М., 1968, с. 77-78).

Сегодня мы знаем, что в реальной жизни такой диалог вряд ли мог состояться. Даже в дурном сне трудно себе представить, что голодовка могла стать поводом для нового суда – организованного уже не мачадистами, а товарищами по партии. Происходило расследование очевидно самого первого персонального дела в истории компартии Кубы – дела Мельи. Собравшись в глубоком подполье товарищи предъявили секретарю ЦИК серьёзные обвинения: «недисциплинированность, несоблюдение субординации, тактический оппортунизм, отсутствие чувства солидарности»3. Эти обвинения были связаны с объявлением несанкционированной ЦИК голодовки. Возникает ощущение ирреальности событий, когда читаешь некоторые обвинения и реакцию суда на ответы Мельи во время суда над секретарем ЦК партии за акцию, которая помогла КПК получить широкую известность на Кубе и за ее пределами, вызвала широкую кампанию международной солидарности, а самого Мелью поставила на грань гибели.

Только что вышедший из тюремного госпиталя Мелья требует встречи с ЦИК. Видимо она не состоялась.

Но состоялось заседание партийного трибунала, рассмотревшее "дело Мельи". Чтение протоколов этого "товарищеского суда" первоначально даже создает впечатление о том, что подсудимый отсутствовал на процессе, что ему предлагались вопросы, на которые он отвечал письменно, а члены суда после каждого ответа давали им оценку, в большинстве случаев отвергая позицию Мельи, все его доводы в свою защиту. Объяснение проведению процесса в столь необычной форме легко найти в одном из публикуемых документов: члены ЦИК уклоняются от встреч с товарищем по партии, не дают ему адресов конспиративных квартир.

Но нет, внимательное изучение протокола не позволяет подтвердить это впечатление. Суд не был заочным, Мелья на нем присутствовал. Но атмосфера суда была угнетающей. ТОВАРИЩИ по партии судят человека с трудом передвигающегося после многодневной голодовки и просто не слышат, не желают слышать, доводы Мельи в свою защиту. Этот-то диалог глухих и создает первоначальное впечатление о суде в форме переписки.

Никаких защитников у подсудимого не было, никакой состязательности сторон не предусматривалось. Это можно, конечно, объяснить условиями глубокого подполья, в которых проходил процесс: в условиях жесточайших преследований партии мачадовскими властями не до соблюдения юридических норм и традиций. Но скорее всего партийный суд и не считал нужным их придерживаться, что тоже не лучшим образом характеризует атмосферу в новорожденной партии, в которой к концу 1926 г. состояло 127 всего членов).(4)

Приговор гласил: запрет на участие в политической деятельности на три месяца и трёхлетний – на партработу.(5)

Подвергнутый остракизму товарищами, Мелья продолжал преследоваться властями, и вынужден был 18 января 1926 г. (меньше чем через месяц после выхода из тюрьмы) под псевдонимом «Хуан Лопес» нелегально выехать с Кубы. В Мексике, куда он приехал, молодого кубинца хорошо знали и, учитывая его престиж в революционном движении, кооптировали в ЦК КПК, избрали членом Исполкома Всеамериканской антиимпериалистической лиги, генеральным секретарём Континентального Оргкомитета Всемирного антиимпериалистического конгресса. Это не устраивало руководство КПК, решительно возражавшее против политической активности Мельи.

Кубинских товарищей пытался разубедить генеральный секретарь КПМ Рафаэль Каррильо, побывавший на Кубе и предупредивший, что КПК в связи с позицией в деле Мельи «рискует остаться одна».(6) Ответом на это стало обращение ЦИК КПК к КПМ, в котором Мелья объявлялся «бесстыдным саботажником коммунистических идеалов», «ренегатом», а мексиканским товарищам предлагалось прервать с ним все связи(7).

I конференция КПК (20 мая 1926 г.) возложила на Мелью ответственность за противостояние между партией и Народным университетом и Антиимпериалистической лигой, поддержавшими своего основателя и выступавшими, как считали в КПК, от «имени коммунизма, обращаясь к массам и организованным трудящимся элементам с «Коммунистическим Мельизмом», безответственным, подозрительным, злонамеренным, оппортунистическим и жёлтым». Сектантские лидеры КПК упрекали Мелью в том, что он упустил возможность «большевизировать лигу», потому что не «подчинялся дисциплине партий» Коминтерна(8).

другие публикации на русском языке
окончание статьи и примечания
почтовый контакт